35-летний вор в законе Вася Шифоньер, откинувшись на спинку кресла, перебирал гитарные струны, мурлыкая мотивчик блатной песенки "Костюмчик новенький" и время от времени затягиваясь забитой "Беломориной", от чего в комнате стоял приторно-терпкий запах марихуаны. На журнальном столике рядом с вором стояла початая бутылка «Столичной» и тарелка с нарезанными огурчиками и помидорчиками. Рядышком на стульях устроились «благодарные слушатели». Трое. Первый – Фима Шниф, 19-летний курчавый еврейский пацанчик, маленький ростиком, худенький, вертлявый. Щипачь и шулер. Хотя, иногда и к налетам или квартирным кражам, кражам со складов или из магазинов привлекался, но в основном как «вспомогательная сила» - за рулем посидеть, на шухере постоять, пока подельники творят делюгу. Еще двое – пацаны поопытнее и посуровее. Худой как жердь, высоченный и какой то несуразный на вид мужчина неопределенного возраста, которому с одинаковой легкостью можно было дать и 30 и 50 лет. Саша Початок. Налетчик со стажем. Третьим в компании был невысокий коренастый, лысый жилистый пожилой урка 63 лет от роду, с сильными мускулистыми руками, которым и штангист позавидует – Карпат. Опасный рецидивист, «медвежатник» вольной дружины Васи Шифоньера.
-И вот схожу я на перрон вокзала,
А ты такая же как восемь лет назад
Своими жгучими, прекрасными глазами,
Ты вновь к себе мой привлекаешь нежный взгляд.
Ты подошла ко мне и сразу так сказала,
Ты по блатному кинула: «пойдем».
А поздно вечером меня поила водкой.
И завладела моим сердцем как рублем.
Голос у вора был такой, что, не пойди он в свое время по блатной тропке да покажи свой талант в нужное время и в нужном месте, мог бы и заслуженным, а то и народным артистом СССР стать. Но не срослось, и сейчас Васиным пением наслаждалась лишь публика блатная, пацаны козырные да девочки фартовые.
А вот Аленка – за четыре года, что она провела на зоне за «антисоветскую литературу» - к ней ни какая погоняла так и не прилипла и звали ее в блатной среде просто «Аленка» - находившаяся в соседней комнате «малины» просто заслушалась, зачарованная пением неизвестного ей исполнителя. Видимо, кто то пел для коронованного, с которому она пришла с малявой от Гули Казашки. Песню она слышала на зоне сотню раз и, пожалуй, знала наизусть минимум в трех вариациях. Но пропеть с таким надрывом, с таким душевным переживанием, с таким сочувствием лирическому герою («лирический герой» - смешно для черномастной, но сказывалось то, что почти два года Алена Некрасова, комсомолка, училась на литфаке, прежде чем попасть на зону) – это был настоящий талант.
-Верю. Малява от Гули. Почерк ее узнаю, сама с Гулей на малолетке срок тянула. – Наконец вынесла свой вердикт встретившая на малине Шифоньера Аленку девушка – высокая, фигуристая и очень красивая блондинка лет 25-30 с вьющимися волосами. Это была Валя Весна – налетчица и гражданская жена Карпата.
Весна вернула маляву, полученную от Гули вместе с «подьемными» Аленкой. Молодая фартовая, только вернувшаяся с зоны, убрала маляву и, не удержавшись – ну куда деваться, она хоть и стала черной мастью, но продолжала быть искренней ценительницей искусства и обладательницей острого чувства прекрасного – спросила:
-Весна. Девушки уже успели познакомиться, ну во всяком случае представиться. – А кто это поет в той комнате? Так красиво.
-Пахан наш. Вася Шифоньер. – Ответила Весна. – Красиво поет вор, правда?
Не дожидаясь ответа на свой вопрос, который в общем то был чисто риторический, Весна оставила посетительницу «малины» и зашла в соседнюю комнату.
-Шифоньер, там девчонка пришла. – Сообщила Весна пахану. – Малява у нее от Гули Казашки. Гуля пишет, что сестра она наша, веры воровской, и принять просит как сестру. Побазаришь, вор?
